Самым устойчивым социальным стереотипом, сложившимся еще в СССР и практически не изменившимся до сих пор, является наше отношение к бомжам. Оно всегда негативное, презрительно-осуждающее, с подчеркнутой брезгливостью и самоуверенным «я никогда таким не стану». Даже самый распоследний голодранец считает себя на их фоне не таким уж и конченным человеком, хотя при этом сильно заблуждается. Мы видим в бомжах не членов общества, а его изгоев, лишенных не только крыши над головой, но и всех прав. Нам не бывает их жалко, в отличие от бездомных собак, поэтому в нашей социальной лестнице двуногие бродяги они стоят на ступень ниже четвероногих. И мы просто не замечаем, когда некоторые из них однажды куда-то исчезают.
Если вы разделяете вышеперечисленные взгляды, то тоже находитесь в плену этого стереотипа. Но еще хуже то, что большинство из нас совершенно неправильно трактуют само понятие «бомж». И даже не догадываются о том, сколько их на самом деле…
Бомжи и бездомные
Самая главная ошибка в том, что мы привыкли ставить знак равенства между бомжем и бездомным. А ведь это далеко не так! Еще советская милиция, придумавшая термин «лицо без определенного места жительства», клеила этот ярлык вовсе не на бездомных. Как раз с этим проблем в Союзе почти не было: любой желающий мог получить, как минимум, койку в общежитии или место в вахтовом вагончике (суровый советский вариант трейлеров), если устраивался на работу хотя бы дворником или кочегаром. Те, кто зарабатывал прилично, «вырывался из общаги» в более комфортное и спокойное съемное жилье, где и дожидался получения собственной квартиры.
Поэтому именно бездомных тогда было немного – не более четверти от общего числа бомжей. Как это? Да очень просто: БОМЖ означало отсутствие прописки, а не крыши над головой. Так что попасть в эту категорию мог всякий, кто не имел возможности (или желания) получить в паспорте прописочный штамп. Начиная от осужденного, вышедшего на свободу с чистой совестью и пустым карманом, и заканчивая профессором, которого бывшая жена выставила из квартиры после развода. Большинство таких бомжей месяцами жили у родителей, родичей, друзей, снимали комнату или койку — у них лишь не было прописки.
Их антиподами были бродяги с пропиской: такой человек мог годами странствовать по всему огромному Союзу, при этом имея регистрацию где-то в Урюпинске или Махачкале. Милиции они представлялись командировочными, отпускниками, приехавшими в гости и т.п., хотя обычно та чуяла их за версту – особенно т.н. «бичей». Со времен царя Гороха так называли людей, опустившихся на самое дно, но живущих не воровством или милостыней, а случайными заработками. «Бичевать» мог и бездомный, и «вольный бродяга», и местный алкоголик – тут определяющую роль играли не наличие жилья и прописки, а социальное положение, способ существования.
Вниз по социальной лестнице
«Бичи» стояли на ступеньку ниже советских «шабашников». И те, и другие перебивались временными, часто «нелегальными» заработками. Но если «шабашники» были какими-никакими мастерами (в основном строителями), к тому же прилично получавшими, то «бичи» подряжались в основном на черную физическую работу — грузить или копать за «пятерку», а то и за бутылку. А вот ступенькой выше «шабашников» находились заезжие базарные торгаши — цветочники и мандаринщики, в основном кавказцы. Относящиеся уже к верхним слоям общества и легко решавшие вопрос отсутствия прописки «красненькой» или «сиреневой» купюрой.
После развала Союза «шабашники» переквалифицировались в гастрабайтеры, и их число выросло на два порядка: теперь уже миллионы людей отправились штукатурить, класть плитку и укладывать бетон. А поголовье «бичей», без преувеличения, выросло сотни раз – ведь в них массово превращались новоиспеченные безработные, от безысходности хватающиеся за любую работу. Хотя, конечно, в наши дни «бич», потеющий на польских грядках, с высокомерием смотрит на своего социального собрата, таскающего ящики на Троещинском рынке.
Еще одна социальная категория, невероятная разросшаяся за время независимости и «рыночных реформ», это собиратели (также продвинуто именуемые трэш-хантеры). Каждый день они выходят на свою «смену», обходя скверы и мусорки в поисках тары и макулатуры, выковыривают из развалин зданий металл. Собиратели стоят ниже «бичей», хотя и не признают этого: ведь они работают на себя, а не унижаются перед работодателем, поэтому среди них много упрямых и конфликтных людей. Подобное собирательство это тоже разновидность занятости. Поэтому в этой группе можно найти и настоящих бездомных, для которых это единственный доступный способ заработка, и просто безработных нищих, нередко превращающих свои квартиры в склады пластика и картона.
У социальной лестницы есть одна особенность: как бы низко не опускался человек, всегда есть кто-то, кто живет еще хуже. Вот и ниже собирателей находятся «помоечники», которые добывают себе в мусорных баках еду и одежду. На Западе их называют «фриганы» и выглядеть они весьма прилично, да и травятся не так часто – потому что там выбрасывают еду, которая просрочена, а не испортилась, и вещи, которые надоели хозяевам, а не износились до дыр. Впрочем, в последние годы в ряды украинских «фриганов» влилось много пенсионеров, которым их мизерной пенсии не хватает даже на еду. Прямо из баков они, конечно, не едят – несут домой, прожаривают и проваривают.
Ну и на самом дне валяются, нередко в самом буквальном смысле, попрошайки, «овощи». Не профессиональные нищие, которые подходят к своему ремеслу творчески, разыгрывая целые драматические спектакли, а молча и неподвижно сидящие под магазинами и в переходах «небритые кучи тряпья», которым подают очень редко. Как правило, до подобного депрессивного состояния скатываются физически и психически очень больные люди. Каждый их них пришел к такому состоянию свои путем, но чаще всего он лежал через алкоголизм или токсикоманию.
Нация «бичей»
А теперь скажите, как часто вам на глаза попадаются «бичи»? Большинство из нас сталкиваются с ними каждый день, и не раз – просто мы не обращаем на них никакого внимания. Социально деградировавший малоимущий, живущий временной подработкой «поднести-подмести», сегодня составляет значительную часть населения Украины. Мы становимся нацией «бичей»!
Впрочем, теперь мы знаем, что это не самое худшее, что сотни тысяч украинцев опустились еще ниже – просто это не отражено в официальной статистике. Например, в 2013 году в стране на учете в соцслужбах стояло 13 тысяч бомжей, к концу 2014 году их число увеличилось до 25,8 тысяч, в 2019-м уже 34,2 тысячи. Однако по данным волонтеров, занимающихся этой проблемой, реальное число бомжей в стране достигает ста тысяч, а бездомных не менее четверти миллиона – из них 47 тысяч в Киеве!
Как и в советское время, бомжем в Украине считается человек, не имеющий регистрации в паспорте (или паспорта вообще). Поэтом бомж остается не социальной категорией, а лишь бюрократическим понятием. Встречаются и довольно состоятельные бомжи, даже бомжи-миллионеры, однако их единицы, потому что отсутствие регистрации создает массу проблем – например, без неё не получится пользоваться услугами банка, пересекать границу и т.п. Без регистрации также не получить приличную официальную работу, не оформить пенсию и пособие. Так что украинцы обычно не затягивают с «пропиской».
И всё же есть те, кто остается без регистрации по году и более, превратившись в самых настоящих бомжей. Как правило, это те, кто просто не может никуда прописаться: собственного жилья они не имеют, семьи или родственников у них нет, надежных друзей тоже. А еще есть люди, которым прописка уже не особо то и нужна: в силу разных обстоятельств, они опустились на самое дно, с которого им уже не подняться, превратились в «помоечников» и «овощей». Это и есть те самые «классические» бомжи, формирующие наше стереотипное представление.
Но если бомжей с пропиской не бывает априори, то бездомные с регистрацией в паспорте не редкость. Ведь штампик в паспорте теперь вовсе не гарантирует вам право на проживание по данному адресу. А ведь еще есть фиктивная регистрация, а также регистрация в социальных службах.
Более того, в Украине, зарегистрированы полтора миллиона внутренних переселенцев, подавляющее большинство из которых до сих пор являются собственниками своего жилья, оставшегося «за поребриком». Кто-то из них уже купил себе новое жилье, большинство живет на съемных квартирах, а некоторым приходится ютиться по разным углам – фактически находясь в статусе бездомных, имея при этом и регистрацию, и собственное жильё. Такой вот печальный казус!
Жизнь без крыши над головой
Как и в случае с бедностью, черта которой произвольно определяется в разных странах мира, какого-то точного и общепринятого определения бездомности не существует. Вот, например, интересное американское законодательство: если вы живете в палатке под мостом – то вы бездомный, бомж, а если вы живете в такой же палатке на своем земельном участке — то вы просто чудак. Или вот так: если вы расположите свой трейлер (дом на колесах) на срок более трех суток в «неположенном месте», то автоматически получите статус бездомного, а если при этом вы еще и из другого штата, то и ярлык бродяги (а это уже штраф или арест). Но достаточно вам переехать в трейлерный парк или на арендованный участок – и вы снова добропорядочный джентльмен!
Ближе к истине европейское определение бездомности: постоянное проживание в условиях, непригодных для проживания. То есть в подвалах, на чердаках, в теплотрассах, в аварийных и заброшенных зданиях, в импровизированных хижинах. Именно так мы и видим бездомных, хотя и ошибочно называем их бомжами. Но ведь еще есть бездомные, более-менее обосновавшиеся в убежищах, в старых сельских хатах, нашедшие приют на каких-то предприятиях или стройках, где они подрабатывают сторожами и дворниками. Наконец, есть те, кто временно живет «на диванчике» у друзей или собутыльников.
Наверное, черта бездомности в Украине начинается тогда, когда доходы человека не позволяют ему арендовать хотя бы самую дешевую комнату. А это где-то 1000 гривен в провинции (с коммунальными услугами) и от 1500 гривен в областных центрах. Понятно, что «бичам» это уже дорого, а для собирателей мусора и тем более для «помоечников» просто нереально. Так что бездомным человека делает, в первую очередь, нищета! И это пугает, ибо живем в самой бедной стране Европы с невероятно дорогой коммуналкой – из-за чего миллионам украинцам всё труднее содержать даже собственное жилье. В случае массового выселения за долги армия украинских бездомных вырастет на порядок!
Был человек – и пропал…
Впрочем, она уже давно была бы весьма внушительной, ведь по подсчетам социологов, за последние четверть века на улице оказались от 1 до 1,5 миллионов украинцев, из которых лишь часть смогли снова встать на ноги и вернутся к нормальной жизни. Куда же делись остальные?
Мало кто задается этим вопросом, потому что в нашем обществе вообще не интересуются судьбой «вонючих бомжей». А ведь они постоянно исчезают, особенно помоечники и «овощи», редко переживающие две зимы. Их иногда так и называют «смерниками», потому что они долго не живут.
Но пропадают не только они. Куда-то деваются и собиратели отходов, и даже «бичи». Уж поверьте, если вы каждое утро встречаете во дворе такого «скарабея», тянущего тележку с бутылками и картоном, то вы обязательно заметите его исчезновение! Но ведь эти категории бездомных имеют на руках какие-то деньги, живут в несколько лучших условиях (например, на дачах), болеют и травятся куда реже «помоечников», да и пьют не до беспамятства (иначе бы не смогли работать). Или вот еще один аргумент: почему их «коллеги», имеющие собственные квартиры, живут себе и дальше, как ни в чем ни бывало? Почему пропадают только бездомные?
Подозрение вызывает и слишком уж большое число «бомжачих могил»: только на Северном кладбище Киева свыше 11 тысяч захоронений неопознанных тел! А ведь в категорию «Джон Доу» попадают в основном только иногородние бродяги без документов, поскольку своих городских бездомных милиция/полиция/соцслужба знают. Таких хоронят как одиноких малоимущих, так что точного учета их смертности никто не ведет. Так что речь может идти о нескольких сотнях тысяч похороненных бездомных!
Похоже, что рядом с нами все эти годы происходит какая-то масштабная трагедия, причины и подробности которой остаются нераскрытыми. Общество же подчеркнуто её не замечает — так же, как в своё время немцы совершено не интересовались тем, что происходило в их концлагерях. Но оправдает ли нас потом традиционное «мы ничего не знали»?